Горе так сразило мать девочки, что она вскоре умерла, а осиротевшая сестра ее поспешила уехать из ужасного места несчастия, продав усадьбу. Она решила — чтобы как-нибудь заглушить горе, — путешествуя, кочуя с места на место, утопить в постоянной смене впечатлений свою тоску.
Прошло много лет. Усталость взяла свое. Девушка утомилась и, желая отдохнуть немного от кочевок, устроилась неподалеку от своих друзей в крошечной усадьбе, окруженной лесами и полями.
Как-то раз в одном из домов соседних с нею помещиков она встретила девочку, похожую на свою покойную племянницу настолько, что сразу полюбила ее, привязалась к ней. Эта девочка своими льняными волосами и светлыми кроткими глазками напомнила ей так живо дорогую покойницу, что она снова почувствовала себя счастливой в присутствии этой девочки.
Tante Natalie умолкла на минуту, а затем вдруг, как бы опомнившись, прибавила, обводя странно заблестевшими глазами присутствующих:
— Дети, я обещала вам показать таинственную комнату! Эта комната находится в связи с моим рассказом… Пойдемте, дети, пойди и ты, Галя, дитя мое! Дай мне руку, я хочу пойти туда рядом с тобою.
И, странно взволнованная, с непонятным трепетом в побледневшем лице, Натали поднялась с места.
Поднялись и все остальные, недоумевающие, удивленные, и последовали за нею.
— Я знаю, она рассказывала случай из своей жизни, — произнесла полковница шепотом мужу.
— И эта маленькая цыганочка, по-видимому, напоминает ей утонувшую племянницу, — ответил тем же шепотом тот, и они поспешили в таинственную комнату следом за остальными.
Странное чувство охватило Галю с той минуты, как Натали начала свой рассказ. Темные глаза рассказчицы то и дело останавливались на ее лице. И эти глаза, полные тоски и грусти, напоминали девочке чьи-то ласковые, давно забытые взоры… Постепенно все яснее и яснее выступали эти взоры в памяти Гали… И еще другие, еще более дорогие, любящие… А за ними выступали деревья широко разросшегося фруктового сада, уютный маленький домик и река… И крошка-девочка в белом платьице с распущенными волосами в зелени сада и на берегу реки… Потом чей-то темный силуэт представлялся Гале… Черная женщина в ярких лохмотьях, появившаяся внезапно и утащившая девочку в лес… А потом… нищие грубые цыгане… брань, крики, побои… и Орля… милый Орля, защитник и ангел-хранитель девочки…
— Вот мы и пришли! — внезапно послышался над головою Гали дрогнувший голос.
Затем щелкнул замок в двери. Широко распахнулась она, и все очутились в небольшой комнате, оклеенной светлыми обоями, с окном, завешенным кисейной занавеской. В одном углу комнаты стояла детская кроватка под белоснежным кисейным пологом, в другом — стол с массою игрушек, разбросанных на нем и в углу, на ковре. Точно здесь только что находилась девочка, хозяйка этого уголка.
Лишь только Галя переступила порог комнатки, светлое, как луч солнца, воспоминание прорезало маленькую головку…
Ведь эту кроватку, эти игрушки, эту занавеску и ковер она помнит, знает, хорошо знает… И вот ту куклу с отбитым носом. Да, да, да, ведь это ее кукла Дуся, ее Дуся! Та самая Дуся, с которой она когда-то играла по целым дням!
Все светлее, все яснее и настойчивее проникает воспоминание в белокурую головку девочки… Прошлое поднимается из недр души, воскресла память…
Да, нет сомнения, это ее кровать, ее кукла, ее игрушки… А там… Она поднимает глаза на стену… Там над кроваткой каждый раз, прежде чем уснуть, она видела ее — портрет тон, которая сидела около ее кровати, портрет ее матери…
Вот он! Так и есть! А с ним рядом другой…
— Мама! — вырвалось громким неожиданным криком из груди девочки, и она протянула к портрету руки. — Мама! Мама! Мама!
— Верочка! Крошка моя! Это я — твоя тетя!
Натали бросилась к Гале, и град исступленных поцелуев посыпался на лицо, шею, волосы и руки девочки. Слезы ручьем полились из глаз Зараевой, смочили льняную голову и платье ребенка.
И Галя плакала и прижималась к груди девушки. — Верочка! Моя Верочка!.. Племянница моя ненаглядная!.. — шептала Натали, смеясь и плача от счастья. — Крошечка моя!.. Я тебя узнала, узнала сразу!.. Ведь все эти восемь лет я жила мыслью о тебе!.. Я верила в твою смерть, но… все же надеялась смутно, что увижу, встречу мою крошку… Как видишь, я все твои вещи привезла из старой усадьбы… окружила себя ими и среди них, твоих игрушек, подле твоей пустой кроватки, проводила взаперти целые часы, вспоминая свою Верочку, тоскуя по ней… Бог видел мое горе и смилостивился надо мною, вернул мне тебя… О, теперь я никогда не расстанусь с тобою, с моей бесценной, единственной, родной моей племянницей, сокровищем моим. Я заменю тебе покойную маму, я всю жизнь положу для тебя, счастье мое, дорогая, милая, родная моя деточка.
И опять нежные руки обвивали шею Гали, а горячие трепещущие губы Натали осыпали градом поцелуев ее лицо.
Девочка отвечала такими же поцелуями и ласками… Память ее пробудилась вполне и подсказывала картины детства одну за другою, одну за другою…
— Тетечка! Наташечка! Тетечка моя! — лепетала она тихо, застенчиво прижимаясь к Натали и робко возвращая ей поцелуи и ласки.
Все присутствующие были взволнованы, потрясены этой сценой. В глазах взрослых стояли слезы. Девочки плакали. Растроганные, потрясенные, плакали и Счастливчик с Алей. Подозрительно долго сморкался Ивась. А Ваня Курнышов что-то очень усердно занимался мухой па стене и ожесточенно кусал себе губы.