И вдруг Кира осекся…
Где же Ахилл?.. Тю-тю Ахилл! Как он мог забыть об этом? Непростительная рассеянность! Зачем огорчать Шуру, напоминая ему его вину, когда тот спас жизнь ему, Кире, и этим искупил все!..
Неловкое молчание воцарилось среди присутствующих. Всем стало не по себе.
Потупив глаза в землю, закусив губы, мрачный т бледный, стоял Орля в стороне от других. Слова Счастливчика резнули его по сердцу.
«Нет, видно, не забудется моя вина», — без слов говорило угрюмое лицо мальчика.
В одну минуту Счастливчик был подле него.
— Шурик! Голубчик! Прости ты меня… Я не нарочно… Ужаснейший я дурень, Шура… — со слезами в голосе шептал чуткий мальчик.
— Господа! О чем тут толковать? — внезапно раздался бодрый голос доброго волшебника, Мик-Мика, сразу нарушивший своими веселыми нотками тяжелую минуту. — Едем в двух экипажах: в одной коляске все, кого перечислил Счастливчик, кроме Симочки, в другой мои головорезы со мною, и Шура с нами… А Симочка поскачет, в заключение, единичным номером, верхом на палочке, за то, что кофе разлила на скатерть сегодня, утром.
— Ха-ха-ха! Неправда! Это вы разлили, Мик-Мик. Ха-ха-ха! — смеялась Симочка, а за нею и все дети.
— Вам и ехать на палочке! Ха-ха-ха!
— Ну, ладно, тогда Симочка на козлах.
— Вот еще!
— Господа! Не будем пререкаться. Золотое время уходит. Счастливчик, сбегай к Андрону, вели запрягать.
— Галопом скачите, Счастливчик.
— Скачу! Скачу! Меня нет! Уррра!
Как дивно хороша осенняя дорога!.. Кругом разбегается желтое море убранных нив, дальше леса, чуть тронутые багрянцем, чуть посыпанные золотою пудрою едва пожелтевшей августовской листвы. В просветы начавших опадать деревьев мелькают синие воды реки… Приятное, ласковое и нежаркое августовское солнце.
Звенят бубенчики под дугою. Первой тройкой правит Андрон, второй — парой — молодой конюх Ванюша.
В первом экипаже чинно и тихо. Там бабушка, Ами, Аврора Васильевна, девочки.
— Там старички, — подмигивает на передовых Ивась.
— А самая древняя старушенция — Симочка! — вторит Ваня.
— Тезка! — обращается он к молодому вознице Ванюше. — А ну-ка, перегони их!
— Жарь, Ваня, в мою голову! — хохочет Счастливчик.
— Слушаю, молодые господа!
Ванюша-конюх немногим старше своих седоков — ему недавно минуло пятнадцать, — поэтому он не прочь порезвиться и пошалить.
— Эй, родимые, выручай! — натянув вожжи, лихо вскрикивает он на лошадей.
С горки на горку,
Барин даст на водку.
— Эй, берегись, кому жизнь дорога, сторонись!
— Важно! Вот это важно! По-нашему — по-хохлацки! — визжит в восторге Ивась, в то время как робкий Аля Голубин хватается за руку Мик-Мика, исполненный страха.
— А мы не разобьемся? — испуганно шепчет он.
— Аля, милая девочка, не бойся! Не посрами гимназии родной! — запевает басом Ваня Курнышов и, сорвав в неистовстве фуражку, размахивает ею, как флагом, над головой.
Лошади несутся рысью. Экипаж не катится, а летит по мягкой ровной дороге.
Вот поравнялись с передовыми путниками.
— Наше вам почтение! Вот мы!
— Осторожнее! Осторожнее! Они разобьются насмерть! Иван! Ванюша! Не смей гонять лошадей! — волнуется бабушка в своей коляске.
— Симочка! Отменная девица! Не желаешь ли яблочка? — предлагает Мик-Мик, и румяный плод падает на колени Симе.
— А вы сами без яблока, как же? — улыбается та.
— Есть не могу! В этой бешеной скачке язык проглотил, — смеется Мирский.
— Он шутит! Он шутит! Думает, что у нас нет больше яблок! А у нас еще два десятка! — хохочут дети. — Мы с запасцем. Галя, Симочка, Ляля, ловите!
Из одной коляски в другую летят в виде маленьких боевых гранат вкусные румяные плоды. Целый град их, целый запас. Девочки ловят их со смехом. Аврора Васильевна волнуется и говорит, что это неприлично: так бросаются только уличные дети.
Monsieur Диро очень беспокоится за участь своего пенсне:
— О, мои оченки… Они разобьются… и я останься без оченков! — кричит он, невозможно ломая русский язык.
Но вторая коляска уже промчалась, далеко опередив первую; из нее доносится веселый смех…
Один Орля только грустен среди общего веселья. Невольно сорвавшаяся с губ Счастливчика фраза об исчезнувшем Ахилле не дает ему покоя.
Из-за него добрый, милый барчонок Кира, из-за него, Орли, лишился своего сокровища! А чем ему отплатили за его поступок? Его обули, одели, приняли, как родного, в дом, человеком сулят сделать, «барином», и Галю тоже ровно барышню воспитают, а он-то… Эх! Правда, он вытащил из огня Киру… Да ведь он должен был это сделать, и нечего за это себя превозвышать. Не давать же было погибать человеческой жизни. Подумаешь, геройство какое! Нет, не стоит он всего этого счастья, так незаслуженно посыпавшегося на него и сестренку. Обездолил он Кирушку, обокрал его…
И мрачно блуждают по сторонам глаза цыганенка. Хмурятся черные брови… Затихает он в своем уголке.
Видя настроение Орли, никто не хочет его тревожить. Все делают вид, что не замечают грусти Орли, его тоски, чтобы не раздражать легко воспламеняющегося гневом мальчика.
А лошади все мчатся вперед да вперед, и неистово заливаются колокольчики под дугой…
Проехали верст восемь, еще две остаются… Миновали поля, въехали в лес.
Здесь хорошо и привольно. Не пыльно, прохладно, тенисто. Пахнет смолою, грибами и тем, чуть заметным, запахом, который несет с собою осень.